Станислав Лем - Так говорил… Лем (Беседы со Станиславом Лемом)
Потом так: ну, скажем, где-то, может быть, есть какая-то цивилизация. На отдалении в десять тысяч световых лет. Так что, мы будем ждать десять тысяч лет ответы на наши вопросы? И кто же будет жить в то время? Будет ли тогда кто-нибудь на Земле заниматься этой проблемой? Таким образом, мне кажется - лично, - что вероятность другого разума во Вселенной невелика. Самые простые организмы возникают. Более сложные - возникают. А вот чтобы еще какие-то гоминиды, приматы - это очень большая редкость.
- То есть вы сейчас в отличие от времени «Суммы технологии» считаете, что появление разума - явление уникальное?
- Мне так кажется, да. Я не думаю, что человеческий род - это эталон для всей Вселенной. Совсем не думаю. Может быть, есть другие… Но ведь были на Земле культуры, которые сотни лет существовали, и никто там не занимался никакой технологией электронного порядка.
А кроме того, второе, во что я потерял веру, - это искусственный интеллект[241]. Я знаю, как выглядит это развитие. Есть много работ на эту тему. Но когда я читал самую последнюю книжку «The Emotion Brain»[242] американца Леду - знаете, я удивился, в какой степени наши знания о человеческом мозге, об эмоциональном факторе его работы еще недостаточны. То, что мы знаем хуже всего, - это как раз человеческий мозг. Интеллект необходимо основан на эмоциях. Всякий, кто имеет собаку, знает, что у них очень живая активная жизнь, и не надо мне никаких ученых, психологов из Америки, чтобы понимать, что эта основа уже существовала, когда на нее очень медленно стала наслаиваться возможность человеческой речи. А кроме того, известно, что до сих пор существуют такие языки древних племен, которые мы так и не смогли декодировать. Так что ж тогда говорить о понимании устройства разума, интеллекта? Известный тест Тьюринга недостаточен, чтобы точно определить: разговариваем мы с машиной или с человеком. Возьмите кухарку. Она будет уверена, что говорит с человеком. А кто-нибудь более интеллигентный - уверен не будет.
- Пан Станислав, у меня к вам вот такой еще странный вопрос, из заготовленных: Фома, видимо, написал «Summa theologiae» как фундаментальное исследование в поддержку весьма прикладной «Summa contra gentiles». Предполагалась ли к «Summa technologiae» какая-нибудь «Summa contra…», и если да, то: а) против кого именно, и б) почему мы ее не увидели?
- Вы говорите про Фому Аквинского?
- Да.
- Я же не читал никогда Аквината! Я взял только название, по слуху. «Summa technologiae» - это одно… я атеист… я совсем не занимаюсь теологией… а я взял это название, потому что мне казалось, что технология - это движущая сила будущего. И она принесет столько хорошего, сколько и плохого.
- Вам и сейчас так кажется, что технология - это движущая сила будущего?
- Знаете… в самое последнее время… вот вчера… я читал, как и каждый день, американскую прессу. Так вот, в Silicon Valley один из ведущих специалистов-практиков[243] организовал конференцию, на которой обратился к ученым всего мира, чтобы они прекратили дальнейшее продвижение науки. Потому что ее развитие приведет к гибели человечества. Таково его мнение. Но практически прекратить развитие науки невозможно, потому что если б даже американцы и перестали развивать науку и технологии, то ни русские, ни японцы к ним не присоединились бы. Его точка зрения понятна: есть чувство, что мы делали слишком много плохого. Теперь уже говорят, что население земного шара удвоится через семьдесят-восемьдесят лет. У вас в России, как и в Польше, рост населения - величина негативная, людей становится все меньше. А вот Китай, третий мир…
- Пан Станислав, вы недавно - в «Мегабитовой бомбе» - написали: «Ведь цивилизационный „процесс“, как принято было его называть, все больше замедлялся по мере ускорения технокоммуникационных достижений, и думать, что китайцы, индусы, бедуины и остальная часть третьего мира вообще смогут физически войти в раскрывающееся (если следовать Бретону) информационное пространство, - это утопия или антиутопия, что одно и то же». Но вроде бы сейчас - наоборот: и Китай, и Индия, и Юго-Восточная Азия очень сильно и довольно успешно пытаются туда войти.
- Самый серьезный момент здесь - это дурак, который правит огромной супердержавой. Это Буш. Молодой Буш. Он дурак просто. Обыкновенный дурак. Он занимался всем, кроме науки, и вообще ничего не понимает. А американцы - насколько я помню - потребляют 26 процентов всей мировой энергии. И это удивительно, что Китай действительно очень сильно развивается теперь. Япония тоже.
- Да и программы в Америке в основном пишут индусы.
- Но это очень нездорово, потому что индусы и пакистанцы уже имеют ядерную энергию… Творится неприятное. Я даже где-то написал, что вероятность ядерного конфликта увеличивается…
- Пан Станислав, у вас в одном из первых романов, по-моему - в «Возвращении со звезд», в 2003 году коммунизм победил на всей планете, последний капиталист исчез. Это вы для цензуры так написали или у вас в глубине души все же была такая надежда?
- Нет, не было. Это называется красная утопия.
- Значит, это было сделано для цензуры?
- Не совсем. После войны, после всех этих переживаний, мне хотелось, чтобы как-то все… утихомирилось. Чтобы настали всеобщие мир и счастье. Но теперь я уже хорошо понимаю, что нельзя руководствоваться эдакими хорошими пожеланиями, что если мне хочется, то так оно и будет. Знаете, мне лично очень неприятно, что есть этот самый… Гарри Поттер. Уже тридцать миллионов книг этого дурацкого Гарри Поттера продали. Молодежь удирает от этого пересыщенного техносферой мира. Молодым хочется колдовства, магии, Вольдеморта. У вас тоже есть этот самый Гарри Поттер, в России?
- Есть.
- И тоже, наверное, огромные тиражи?
- Конечно. Пан Станислав, может, популярность Гарри Поттера как раз и есть сигнал для какого-то поворота, сигнал опасности?
- Простите, но пока колдовство существует лишь в таких книжках. Это называется эскапизм.
- Но с чего-то он появляется! Последние тридцать лет ведь не было эскапизма, техногенная цивилизация молодежи нравилась, нравились новые, все более мощные компьютеры, нравилось, что летают на Луну, - а сейчас вдруг захотелось уйти.
- Потому что давление техносферы, всей этой продукции - очень велико.
- Так, может, Гарри Поттер - это просто очень важный сигнал?
- Да, это только сигнал того, что детям не очень нравится наш мир. И они хотят другого. С волшебниками. Но, к сожалению, это не очень реально.
- Пан Станислав, еще вопрос: при советской власти, что у нас, что у вас, было такое сильное давление на интеллект, на дух - и при этом появлялись удивительные книжки. У Стругацких, у вас, у Войновича, у Распутина… Вот здесь, в Польше - «Пепел и алмаз» Анджеевского-Вайды… Сейчас, лет уже десять, как никакого давления нет. И ничего не появляется интересного…
- Да, я бы даже сказал, что мы ожидали необыкновенных происшествий в литературе, а их - нет.
- И что это значит? Один мой приятель сказал как-то, что чем страшнее тюрьмы, тем интереснее получаются потом из них музеи.
- Ну не совсем, знаете… Польский писатель в эмиграции, Домбрович, писал, что искусству писателя довольно хорошо, когда существует некоторый нажим. Но не слишком большой. Потому что если расстреливают за художественные произведения… В каждом номере «Природы» есть рассказы о таких русских, как… Сикорский - это вертолеты; Кистяковский - это телевидение… я уже не помню… Добржанский - он был одним из первых, кто занимался генетикой и тоже удрал в Соединенные Штаты. Такое, я бы сказал, кровотечение умственных лучших сил. Это очень нездорово. А когда кто-нибудь оставался, как, например, первоклассный ум - Андрей Сахаров, - так он внезапно стал врагом советской власти.
- То есть вы полагаете, что несвобода все же не стоит того, чтобы появлялись «суммы технологий»?..
- Это вопрос двоякий: для кого, знаете ли. Ведь большинство поляков не очень довольны тем, что появились супермаркеты, что появилось много чего, - потому что нет денег, безработица, то да се… А кроме того, не существует никакой ведущей идеологии и вообще - ничего.
- А она нужна?
- Я боюсь, что большинству людей - да.
